Пир потаенный [ Пир потаенный. Повелитель деревьев] - Филип Фармер

Второй старец имел настолько впечатляющую внешность и такие длинные руки, что вполне мог сойти за человекообразную обезьяну, тем более, что у него были массивный, литой затылок и обезьянье лицо с низким, надвинутым на глаза лбом.

Слушая болтовню негров между собой (они говорили на суахили), я узнал имена этих троих. Человек в палатке был доктором Калибаном. С иголочки одетый старик носил имя мистера Риверса. Старую обезьяну звали мистером Симмонсом. Все трое были из Манхеттена.

Я подозревал, что если эти двое стариков и говорят так громко, то специально, с целью привлечь к себе внимание чьих-то нескромных ушей — моих, по всей видимости. Тем временем я обнаружил в кустарнике тонкую нить, натянутую на уровне щиколоток, включающую, скорее всего, сигнал тревоги. Кроме того, там были еще два фальшивых камня из раскрашенного картона, скрывающих под собой систему электронного оповещения. Я едва не прошел между ними, потому что они располагались по краям естественной тропинки, ведущей в неглубокую впадину в самой чаще кустарника — идеальное место для наблюдения. Я обнаружил ловушку совершенно случайно, машинально обнюхав один из подложных камней.

Пришлось удвоить предосторожности. К тому же я заметил, что палатка, где доктор Калибан предавался своим гимнастическим упражнениям, теперь была полностью задернута. Ничто не мешало ему, выскользнув наружу, с противоположной стороны попытаться зайти мне в тыл.

Я не знал, играли ли оба старика роль приманки или нет. Но, во всяком случае, если судить по их разговору, они совершенно не опасались чужих ушей. В том числе и Калибана, будто тот был совершенно глухим.

Я ползком прокрался до места, откуда мог бы видеть их рты. Читая по губам, я узнаю несколько меньше, чем слушая, так как некоторые слова было трудно разобрать, но, тем не менее, так мне казалось надежнее.

— …Действительно что-то случилось с Доком? — спрашивал в этот момент элегантный Риверс. — По-моему, ему на все насрать, он попросту спятил.

— Это та обезьяна сделала его таким, — ответил Симмонс.

Риверс рассмеялся и заговорил так громко, что мне даже с этого места стало его слышно.

— Его обезьяна! Его обезьяна! Эх ты, старая образина, ты что, забыл, что в доме повешенного не говорят о веревке?

— Послушай, ты, старый проходимец, — ответил Симмонс, — брось повторять затасканные пошлости. Могу заверить тебя, что все это весьма серьезно. У Дока действительно что-то не ладится. Я думаю, все дело в эликсире. Обязательно! Начинают проявляться какие-то вторичные эффекты. Я его предупреждал. Еще тогда, когда он предложил его нам. Зря что ли, я считаюсь одним из лучших химиков в мире.

До этого я был просто заинтересованным слушателем. Но тут я почувствовал себя, как рыба на крючке. Эликсир!

— Ты действительно считаешь, что он сдвинулся? И это после всех лет, которые он потратил на борьбу с болезнями, на лечение преступников, на то, чтобы вернуть их на путь истинный? — снова спросил Риверс.

Старик со старым обезьяньим лицом ответил:

— Об этом я, собственно, и хотел поговорить…

Конца фразы я не понял, так как он в этот момент вытащил сигару изо рта:

— …И он их оперировал, как и говорил. Сначала он утверждал, что вырезает у них железы, ответственные за их криминальные наклонности. Но потом перестал об этом говорить, потому что все это оказалось чепухой, и начал распространяться о неком «замыкании» и отклонениях в нервных связях. Ты что же, продолжаешь верить в эти глупости? В старое доброе время это еще могло пройти, когда многого не знали о причинах криминогенности. Но сегодня все изменилось. Теперь все прекрасно знают, что преступность имеет по крайней мере столько же причин экономического и социального порядка, сколько и чисто психических.

— На самом деле? — спросил Риверс. — Что в наши дни известно доподлинно, за исключением, может быть, нескольких физических констант и некоторых новых данных в биологии?

— Хорошо, согласен, ученые в наши дни знают не настолько много, как им хотелось бы думать о себе, — ответил Симмонс. — В тридцатые годы все уже были готовы согласиться с тем, что Док вешал им на уши, хотя бы потому, что именно он это говорил. Но сам то ты видел хоть раз, чтобы он когда-нибудь оперировал преступника? Да, он им делал что-то, я в этом не сомневаюсь, он слишком любит орудовать скальпелем. Но пытаться вылечить преступность хирургическим способом — это вздор… Ты знаешь не хуже меня, что преступниками становятся лишь в результате комбинированного воздействия на психику генетической предрасположенности и социального окружения.

— Во всяком случае, Док уже не тот человек, каким мы его знали когда-то, — сказал Риверс. — Я не знаю. У меня такое впечатление, что я присутствую при падении Люцифера. Быть может, я преувеличиваю. Док, конечно, не продал душу дьяволу, хотя… если прямо смотреть на вещи, каковы они есть, и перестать путать божий дар с яичницей, вполне может оказаться, что Док прав в том, что является причиной преступности и в мерах по ее лечению.

Симмонс хмыкнул себе в бороду.

— Возможно. Возможно также, что для Дока это способ получить удовлетворение… Согласен, я не должен был бы говорить так и никогда бы не сказал, если бы он не вел себя в последнее время столь странным образом. Согласись, что за это время у него появились довольно странные мании. Я, конечно, не стал бы настаивать на том, что он превратился в нечто типа Доктора-Джекиля-и-мистера-Хайда… Но…

Они оба замолчали на какое-то время. Симмонс молча курил свою сигару. Риверс закурил тоже. Но он предпочел длинную сигарету, которую вставил в не менее длинный мундштук. Потом покопался в карманах своего шикарного сафари и вытащил несколько белых прямоугольников. Как я догадался, это были фотографии. Он держал их так, чтобы на них падал свет костра.

— Посмотри-ка, — сказал он, — что у него между ног. Какой самец, а? Ты видел когда-нибудь подобный конец?

Риверс выбрал одну из фотографий и внимательно стал рассматривать ее.

— Мой длиннее, — наконец сказал он. — По крайней мере, был раньше. Больше двадцати сантиметров. Но более тонкий. Я никогда не видел ничего подобного, за исключением, пожалуй, одного случая.

— Да, интересный у него пистолет, — заметил Симмонс. — Я следил за ним в бинокль, когда он поднялся после того, как сломал шею льву. Он торчал у него, как копье. А потом это поперло из него будто нефть из буровой вышки в Техасе.

— Да, я знаю, — согласился Риверс. — У меня самого глаза на лоб полезли. Я однажды видел эту штуку у Дока, один только раз, и, должен тебе сказать, это единственный человек среди черных и белых, насколько я знаю, у кого такой же толстый конец, как у этого англичанина. По правде говоря, я бы поклялся, что у дикаря он еще толще и длиннее.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});